Все эти богатейские домищи на одно лицо, думал Рафаэль, когда шёл по улице Жёлтых Пионов. Улица Жёлтых Пионов была недружелюбным местом для человека искусства, потому что вообще-то по ней было не принято ходить. Здесь полагалось восседать — либо в этой ужасной душегубке, которую называли по ошибке каретой, либо на спине какого-нибудь особенно дорогого коня. В один из следов этих особенно дорогих коней Рафаэль чуть не наступил и теперь подозревал улицу Жёлтых Пионов во всяческих подставах и засадах.
Улица была пустынной и тихой. Мощённая каким-то дорогим камнем, она не походила ни на торговый квартал, ни на порт, где Рафаэль любил бывать и поэтому бывал часто. Никто не ругался, никто не бил морды и никто не пел. По обеим сторонам от дороги чинно возвышались ограды особняков. Кто-то выстроил настоящие крепостные стены, сложенные из аккуратных мраморных блоков. Кто-то ограничился кованой решёткой с чугунными остроконечными колышками наверху, а кто-то изобрёл колючую изгородь, пахнущую розами. Ужасное дурновкусие: сказано же — улица пионов!
Недалеко журчал фонтан. Доносились звуки музыки — то есть, того, что богачи называли музыкой. Бездушные, заученные наизусть дилетантами танцевальные мелодии, в которых важно только раз-два-три. Этот особняк Рафаэль прошёл побыстрее, даже не присмотревшись к статуе с мечом в руке. А между прочим, именно этот рыцарь должен был служить ему опознавательным знаком. Не далее как сегодня утром одна юная эра водрузила на голову своему каменному стражу ворот венок из белых роз. Розы были всё ещё там, и соседи до обеда обсуждали милую странность, но Рафаэль был уже далеко.

Про розы он и не помнил. Особняк должен был быть по левую руку — так говорила его новая пассия, прикрываясь веером и хихикая. Пассия шептала в самое ухо, поэтому ценные указания сливались в что-то неразборчивое и очень щекотное, но тогда Рафаэля не особенно волновали такие приземлённые детали. Он был точно уверен, что отыщет этот дом во что бы то ни стало. Сердце должно было подсказать ему!
Но сейчас говорил только желудок. Рафаэль хотел было прислушаться к нему — вдруг сегодня он за внутреннего голоса? — но тут со спины раздался топот копыт, и пришлось быстренько отпрыгивать в сторону. Двое хлыщей пронеслись мимо, по-гиеньи расхохотались и скрылись в сгущающихся сумерках. Рафаэль сплюнул и поднялся. И решил, что это знак судьбы.

Рафаэль неспешно прошёл мимо парадных ворот, повернулся вокруг своей оси — улица была пустой. Тогда он осторожно просунул между прутьями решётки свою ненаглядную гитару, а потом подтянулся и перелез сам. Особняк был очень удобным: со всех сторон к нему подступали деревья, так что прятаться было приятно. И никаких тебе банальных танцулек!

Прячась в тени, Рафаэль подобрался поближе к дому и принялся высматривать горящие окна. В отличие от того, первого особняка с рыцарем, здесь не было никакого праздника. Хорошо это было или не очень, понять было сложно, но Рафаэль решил не забивать себе этим голову. Он искал балкон. Почему-то он был абсолютно уверен, что в спальне его пассии просто обязан быть балкон.
Дом пришлось обойти — зато с балконом проблем не возникло. Балкон был просто грандиозным! И из приоткрытой двери падал свет. Значит, всё складывалось как нельзя лучше.

Рафаэль прислонился спиной к стволу какого-то цветущего дерева прямо напротив грандиозного балкона. Перехватил гитару поудобнее. Пел он не настолько громко, чтобы его можно было услышать, например, в другом крыле — но как раз достаточно, чтобы услышать в спальне. По-каратски, конечно. Как ещё петь серенады, если не по-каратски?

Отредактировано Рафаэль Майдана (2019-09-20 20:28:54)

К бурным выражениям чувств прекрасной половины человечества Рафаэлю было не привыкать. Он заранее знал, что его непревзойдённый талант повергает барышень в безумие, граничащее с помешательством. А все остальные настолько исходят жёлчью из зависти, что им ничего не остаётся, как перейти к насилию. Вот и теперь.

Рафаэль дошёл до второго куплета, где говорилось о безбрежной и бездонной тоске в разлуке, когда услышал шаги из спальни. Шаги были торопливыми, прекрасная дама почти бежала — чтобы пасть, конечно, в объятия. Выразить бурный восторг. Возможно, разрыдаться от нахлынувших чувств — и всё равно пасть. В обморок. Обморочные дамы Рафаэлю особенно нравились, потому что их можно было хлопать по щекам и обрызгивать водой. И расстёгивать воротник! И ещё они очаровательно краснели потом.

Так что Рафаэль приготовился ко всему сразу: и к восторгам, и к рыданиям, и к падениям. На случай падений он даже отлип от ствола дерева и подошёл к террасе поближе — ну, чтобы словить, если что. Но дама решила зайти с тяжёлой артиллерии и остудить, значит, пыл кавалера. Наивная! По-настоящему горячее сердце не обращает внимания на такие мелочи!
Пение превратилось в бульканье, потом смолкло совсем. Рафаэль тряс головой, отфыркивался — и не переставал широко улыбаться. Нет, вы подумайте! Какая страстная натура. Сразу осыпает цветами. Даже без аплодисментов! Такие дамы Рафаэлю особенно нравились.

С волос ещё падали мелкие капельки, какие-то стекли за шиворот. Рафаэль выудил из-за воротника упавшую туда розу, чтобы шипами не кололась, отломал у неё стебель почти полностью и засунул розу за ухо. Для большего, значит, романтического эффекта.

— Прекрасная госпожа! — воскликнул он, протягивая к балкону правую руку. В левой продолжал держать гитару. Госпожа была на самом деле прекрасной, и особенно прекрасным был её наряд. Правда, в голову Рафаэля закрались некие сомнения: его пассия, кажется, была темноволосой. Или нет? Столько красоты вокруг, никак не запомнишь!
— Простите несчастного за вторжение! Красота ваша столь притягательна, что невозможно не покориться ей. Прошу вас, не уходите! Дайте посмотреть на ваше обворожительное лицо! Ведь если вы скроетесь сейчас, сердце моё разорвётся на части, и мне придётся умереть прямо здесь, так и не закончив песню, — то, что госпожа вроде как не торопилась убегать за новым снарядом, Рафаэля нисколько не смущало. Надо работать на опережение!

Рафаэль сделал ещё два шага вперёд и остановился под террасой. Свет, который падал из приотворённой двери, был живым и тёплым. Он окутывал прелестную госпожу золотым ореолом, подсвечивал её волосы — и казалось, что светлые локоны испускают сияние сами по себе. Свет касался плеч хозяйки дома, путался в кружевах её пеньюара и превращал даму в силуэт. По всем традициям романтических поэм.
Лицо же прекрасной госпожи освещали звёзды — и их свечение было ещё более тусклым, чем блики свечей. Луна ещё не взошла, и лицо прекрасной госпожи было скрыто тенями. Рафаэль заметил только глаза и, конечно, декольте. Декольте было ещё красивее глаз, но о таком дамам не говорят прямо сразу. Он хотел было продолжить изливать на госпожу свои обожательские восторги, но тут...

— Муж? — на лице Рафаэля отразилась крайне забавная гамма эмоций. Забавно было то, что менялись они очень быстро. Сначала удивление, граничащее с обидой: вы смотрите, муж! А заранее нельзя было предупредить? Табличку, например, на ворота повесить. Потом — испуг: Рафаэль быстро оглянулся и бросил взгляд на полуотворённую дверь. Но никакого силуэта в ней не появилось, никто не приближался, и даже собаки не залаяли. Он как-то привык, что после слова «муж» нужно было срочно искать пути отступления. Но опасность, вроде бы, ему не грозила. Пока что.
— У вас есть муж? — продолжил Рафаэль с искренним возмущением. Правда, чем больше он говорил, тем меньше возмущения оставалось. — И он сейчас не с вами? Но помилуйте, прекрасная госпожа, это же преступление! Как можно было вас оставить? По доброй воле? Нет-нет, это тяжкий, непростительный грех.

Раафэль сделал несколько шагов назад и осмотрел особняк критическим взглядом. Снизу террасу поддерживали изящные резные мраморные... Рафаэль никогда не знал, как это называется. Он повесил гитару за спину, запрокинул голову и улыбнулся прекрасной госпоже ещё раз. Обошёл террасу сбоку.
— А что до ограды... Я никудышный рассказчик, моя прекрасная госпожа, — он разбежался, подпрыгнул и ухватился за резную опору. Подтянулся, перехватил рукой за столбик перил внизу. Через несколько мгновений Рафаэль уже стоял, держась за ограждение террасы — но не спешил через это ограждение перелезать. Мало ли, муж где-то поблизости.